Я встречаю его, прогуливаясь вдоль Бухты Орхидей. Я не знаю, куда мне идти. Спину жжет рюкзак; свитер, связанный матерью лежит на самом дне. Здесь слишком жарко, футболка липнет к телу. Я хочу содрать с себя влажную зудящую кожу. Я хочу сойти с пути. А он, спокойный и мечтательный, замер у парапета, смотрит на водную гладь, и я понимаю, что он может меня научить стягивать с себя слой за слоем и кожу, и мышцы, и если дело дойдет до костей, он методично разложит их по размеру и форме. Пронумерует, чтобы мне легче было конспектировать. Вокруг него голодные птицы, вокруг него земля трескается и темнеет. К тому времени я уже похож на своего измученного двойника. Должно быть, я раздваиваюсь в его глазах, и его взгляд в мою сторону расфокусирован и слаб.
Я говорю ему: привет.
Хочу, чтобы он увидел меня и говорю: у тебя грязные ботинки.
Он смотрит вниз, поджимает губы. Переступает с ноги на ногу и снова возвращается к разглядыванию водного зеркала. Мне немного не по себе. Мне кажется, он спит. Я уверен, что он спит. Но все птица как одна поднимают свои подвижные головы и угрожающе наступают на меня на тонких покачивающихся лапках. И я постыдно сбегаю.
Второй раз я встречаю его в «Треугольнике». Мы оба пришлю сюда за одним и тем же, мы ищем родные места.
В этом городе темные восходы и холодные закаты, а у нас дома все наоборот. Должны же мы засыпать с надеждой. Поэтому здесь мы не спим вовсе. «Треугольник» - гиблый квартал, место, наполненное гнилью и сдавленными криками. Если прикрыть глаза, то можно представить, что мы вернулись в Готэм.
Я жую бургер и наблюдаю за ним, пытаясь понять, как я все это допустил. Он смотрит в путеводитель и даже не задумывается о моем промахе. Он не станет меня обвинять ни после первого прикосновения, ни после прощального. Когда я обращаю внимание на свою ошибку, он только пожимает плечами. Не знаю, надо ли его будить.
Он лежит на животе поперек матраса, вокруг нет ни подушек, ни простыней. Только светлая обивка и белая кожа под его коленями. Он плачет, уткнувшись лбом в локоть. И говорит: давай ночью поднимемся на крышу и попытаемся рассмотреть созвездия? Всхлипывает и буднично напоминает мне: это ведь Звездный Город. Здесь должны быть проклятые звезды.
Чернильное небо кажется нам чужим, и разочарованно отвернувшись, он утыкается мне лбом в плечо, цепляется за руки.
Он опаздывает на автобус, я - на самолет. Он не будет мучиться, сгорбившись в неудобном кресле, впиваясь ногтями в натянутую ткань, он не будет слушать бормотание своих попутчиков и тихий шелест радиоприемника. Я не буду взлетать. Мы неудачники, которым немного повезло. Достаточно, чтобы посмотреть друг другу в глаза и рассмеяться над нашим провалом. О, Господи, ты должен был. Нет - ты. И мы будем улыбаться друг другу: ну какой же ты невезучий.
Потом будет еще одна попытка. Он выберет поезд, а я - попутку. Он выберет потрепанный томик Сирила Вонга, а я - признания Джима Моррисона. Мы оба так пропали.
В чужом городе.
В чистом городе.
Грязные мы.
