ЛоМ снова не дает покоя

[elera815]

Автор: Миссис Хикс
Название: Оз
Фэндом: LoM
Размер: мини
Дисклеймер: не имею, не мое.
Рейтинг: PG-15
Комментарий автора: короткая история о возвращении в «страну Оз». Есть сиквел
"Оз. Возвращение."

В моих руках дрожит праздничный колпак, тесьма свисает с пальцев бледным червем, конфетти снегом покрывают плечи, пиджак волочится по полу. Я неспешно вышагиваю по коридору, заваливаюсь на бок, плечом отталкиваюсь от стены и иду вперед к своей двери.
Ключ не подходит к замку. Я рассеяно дергаю за ручку и прислоняюсь лбом к холодному косяку.
- Семьдесят вторая.
У лестницы, положив руки на парапет, стоит чернокожая женщина. Она одета в старый джинсовый комбинезон, а обута в дорогие туфли на металлической шпильке. В волосах у нее карандаш.
- Вы живете в семьдесят второй, а это семидесятая квартира. – говорит женщина.
Ничего не могу сказать в ответ. Конечно, семьдесят вторая. Смотрю наверх, на номер, понимаю, что ошибся, и отхожу от чужого косяка.
- Я и сама недавно переехала. – говорит «всезнайка» и закусывает кончик карандаша. Я не успеваю заметить, как она вытягивает его из волос, зато ясно вижу, как по плечам ее рассыпаются кудряшки. Жест шлюхи. Только он лживый-лживый. Она не шлюха, нет.
Кидаю ключи в свое праздничный картонный колпак, и они звякают при каждом шаге.
- Спасибо. Но я не новый владелец. Просто давно здесь не был.
Просто задумался, и потому ошибся.
- Путешествовали? – не отлипает девица.
Врожденная вежливость развязывает мне язык.
- Да. Далеко, очень. – я киваю.
- Тогда, с возвращением. – говорит она.
На моих часах – 11 вечера. Конец смены спинного мозга, так говорят китайцы. Пожалуй, я рановато покинул вечеринку в честь своего «возвращения».
- Я могу сделать так, что вы никогда больше не ошибетесь дверьми. – вдруг предлагает женщина.
Думаю, что она устроит нечто совершенно сумасшедшее.
- Я уверена вам понравиться! Меня зовут Хлои Такер, я ваша соседка.
Я тоже представляюсь. Говорю: я Сэм Тайлер. И добавляю: о’кей, я согласен.
Утром я обнаруживаю, что очень кудрявый лев баллончиком нарисован на моей двери.
Лев.
На работе, когда выкраивается свободная минутка, я вбиваю в поисковик «лев-символизм».
Читаю.
«Загробный мир».
Читаю.
«Победа над смертью».

***

- Лихо крутишь. – хвалит сержант.
Наверное, моему приятелю Майку кажется странным, что мои навыки вождения только улучшились по возвращению из комы. Я управляю джипом как пьяный Шумахер. Но я перенял это у Джина Ханта. И мне не совестно за это умение.
Меня тошнит от разговоров с врачами и от современного питания.
Сегодня опять снился 73 год. Снова их крики и просьбы. Очнулся, разлепил глаза, и понял, что вижу угол своей квартиры. Очень близко. Сгорбленный, испуганный, забившийся в угол мужик – это жалкое зрелище.
За окном – ночь.
На столе скотч.
Помочь – не помочь.
Почь. Прочь-прочь-прочь от смерти. Я так выжат, кружиться комната, желтым поблескивает лампа, бледно гудит вентилятор – купил самую древнюю модель. Шлепаю босиком по паркету.
У меня светлая металлическая кухня. В темноте же она кажется жутко холодной и острой. Я на ощупь пробираюсь к холодильнику, проводу подушечками пальцев по ледяной мебели. Отсюда слышу, как гудит вентилятор в моей спальне. Все еще слышу его, открывая банку пива.
Никогда не знаешь, что ждет тебя за распахнутой дверцей холодильника. Бац! Я захлопываю дверцу и вижу Энни. Она заговаривает со мной. Ну еще бы не заговорила. Просьбы-просьбы. Но вот что интересно: вентилятор гудит громче, чем звучит голос девушки, которую я люблю.
Любил?
Люблю.
Лопасти его кружатся все быстрее и быстрее.
Вот голова Энни, вот лопасти. Вот голова. Вот лопасти. Голова-лопасти.
Психоз?
Эпилепсия?
Я просто делаю еще один глоток пива. От меня несет потом, страхом, и, кажется, я немножко плачу. Но просто глотаю горькое пойло, и становиться легче.
Не знаю, почему, но у меня обострился слух, как только я вышел из палаты 2612. И телефонные звонки – я поднимаю трубку еще до того, как слышу призывную трель. Рации пугают немного. А в остальном… я больше ничего не чувствую.
Через три дня ночью я слышу женский плач. Я еще не сплю, всего четыре утра. Сижу в постели и прислушиваюсь, к плачу добавляется звон разбитой посуды. Я поднимаю голову с колен, заставляю себя сползти с кровати, одеться, выйти и постучать в дверь Хлои.
Я не сомневаюсь, что это ее голос.
- Хлои, откройте, пожалуйста! Хлои, это Сэм! – говорю я, стуча костяшками пальцев.
Мне открывают. Хлои стоит в пижаме в фиолетовую полоску, в левой руке зажат осколок фарфоровой чашка, правая рука в гипсе. По щекам девушки ползут слезы бессилия и скованности. Она видит меня и поджимает губы. Жестом приглашает войти, приглашает так, будто я чем-то ее обидел, или разочаровал. Она откладывает осколок чашки на полку и неловко открывает ящик стола, увлеченно роется, по одному выкладывая на поверхности фломастеры, а потом протягивает их мне.
Я спрашиваю: зачем? Я совсем не понимаю эту женщину.
- Напиши мне, почему ты пришел. Почему с тобой нет никого. Почему тебе не спиться, Сэм Тайлер.
Сорвав колпачок фломастера зубами, я зависаю над гипсом на ее запястье.
- Как это случилось? – спрашиваю, то ли уточняя ее приказ, то ли интересуясь, как она получила травму.
- Несчастный случай. – Хлои отвечает мне на оба вопроса. – Так откуда ты приехал?
- Я не…
- Какого это? Ох, соседские корпоративны такие пронырливые. Я уже знаю, что вы попали в аварию. Ну так как? Умереть и ожить? Вы видели свет в конце тоннеля? Люди говорят, что видят чертов свет. Но я думаю, это всего лишь лампы в реанимационной.
Хмурюсь: смерть переворачивает все.
Я пишу на ее гипсе: «Я задыхаюсь».
Я пишу ей: «Помоги мне».
Беру красный маркер и добавляю: «Я заблудился.»

***

Мы болтаем с Хлои на общепринятые темы, чтобы казаться нормальными. Она рассказывает мне про своих бывших, я рассказываю ей о 73ем. Она делиться со мной рецептами блюд, и поит своим фирменным чаем.
- Какие травы ты используешь? – интересуюсь я, заглядывая в чашку.
- Листья черной смородины, - Хлои начинает охотно перечислять мне состав, - листья мяты, шалфея, гамбутрол…
Мои глаза округляются.
- Что?! – восклицаю я. – Ты подмешала мне наркотик!
- Я подумала, что ты соскучился по своим друзьям. – Хлои невинно поднимает руки, но глаза у нее леденеют. – Я буду на страже. Я даже укрою тебя пледом.
Ее голос тонет в диком шуме, я падаю на подушки и вижу своих друзей.


***

У Хлои своя программа. Она верит, что врачи лишь мешают моей реабилитации. Она водит меня на все фильмы ужасов с участием мертвецов. У нее собственный маленький кинотеатр на окраине, древний и почти не приносящий прибыли. Хлои не продает его только потому, что ей нравиться играть во владелицу социальнополезного заведения.
В кинозале мне плохо, меня мутит, сердце колотится о ребра. Хлои держит меня за руку, чтобы я не сорвался. Она напоминает, что я сам просил ее о помощи. Я и сижу и смотрю на людей, загримированных под мертвецов, среди этих мертвецов, загримированных под зрителей.
И все это время я не думаю про Ханта и остальных. Пока идет очередной фильм про мертвых, я эгоистично жалею только себя. Так устроены люди, и Хлои это знает.
Она находит очень забавным то, что я не чувствую боли. Она пытается уговорить меня проколоть что-либо или сделать тату.
Наивно.
Я говорю, что я офицер полиции.
Хлои смотрит на меня с прищуром и, вздыхая, принимает мои доводы.
Я далеко не все рассказываю этой женщине. Когда из архивов приходят результаты моих запросов, я не роняю ни слова. Ведь могу получить кольцо в мошонку.
Ничерта ей не говорю.
Когда ей снимают гипс, ее запястье перестают украшать мои мольбы о помощи. Хлои Такер, внучка известного ученого, куратор музея, уже не напоминает постамент моих щенячьих слез.
Она все также водит меня на фильмы ужасов. Я вожу ее в рестораны. Мы с ней гуляем по зоопарку.
Коллеги одобрительно хлопают меня по спине. Мама думает, что Хлои – моя девушка. Мая облегченно думает, что Хлои – моя новая девушка. Хлои говорит мне, что у мертвецов не бывает девушек.
Точно.
- А у графа Дракулы? – спрашиваю я.
- Он был доминантным гомосексуалистом.
- Ясно. Нет, ты правда так считаешь?
- Угу.
- О, господи.
Она странная. Спасибо, о, спасибо, небеса. За то, что она такая.
Она не говорит мне, что уезжает. Однажды ее квартира просто пустеет. Грузчики приезжают за ее вещами.
А я даже рад. Она сделала все, что могла, она примирила меня с самим собой и доказала, что жизнь отворачивается от меня, как трусишка-девственница.
Но я так и не рассказал ей о том, что повергло меня в ужас, то, что я узнал из архивов.
Грузчики заносят в грузовик ее антикварный столик, а я разворачиваюсь, и иду на работу.


***

Меня зовут Сэм Тайлер. Все дело в том, что я дошел до ручки. Я сижу в кругу людей с ПТС и слушаю их жалобы.
Я скрещиваю пальцы.
Доктор Тортон, наш организатор, поглаживает усы жестом алкоголика и говорит, что мир прекрасен.
А я скрещиваю пальцы, чтобы сегодня до меня не дошла очередь делиться с группой своими переживаниями.
Я держу в руках КНИГУ. Она назначена моим терапевтом «смазать мои дребезжащие нервы». Я рассматриваю КНИГУ со всех сторон. Нахожу карандашные пометки на внутренней стороне обложки.
Стр. 164
Стр. 152
Стр.188
Стр. 223
Открываю эти страницы. Там этим самым карандашом исправлены орфографические опечатки. Мой врач дома проверяет свою библиотеку на наличие пропущенных запятых и тире. А потом смеет мне диктовать, что в этой жизни действительно заслуживает внимания, а что – нет.
Я выбрасываю КНИГУ в окно.
По моим подсчетам нужно выпить полбутылки виски, чтобы услышать голос Энни. Целую бутылку – чтобы ее увидеть. Вопрос: как же надо упиться, чтобы заняться с предполагаемой Энни предполагаемым сексом? Хлои Такер планировала это выяснить. Когда я наотрез отказался, она заперла меня в кинозале. Милое местечко. Там же я назначаю встречу с Джейн Скелтон. Как только закончится это собрание, я поеду на оговоренную встречу.
А пока я сижу, скрестив пальцы. У меня в квартире к холодильнику магнитом пришпорен список друзей из 73его. Список разделен на две колонки. Левая называется Погибшие, правая Несуществующие. Ее возглавляет такое имя, как Джин Хант. А левую – Кристофер Скелтон, Энни Картрайт, Рэй Карлинг.
Это только офицеры полиции. Все остальные – известные мне журналисты, пострадавшие, преступники – для них я сделал точно такой же список.
И я не понимаю, что это, черт подери, значит. Все эти люди – они либо чья-то извращенная фантазия, либо мертвецы.
- Сэм? Поделитесь с нами своей историей. – ко мне обращается доктор.
- Ну… - протягиваю я и глупо повторяю, - Мое имя Сэм, и я здесь, потому что меня сбила машина.
Я здесь потому, что мой начальник оказался глюком.
Что же мне теперь делать?
- Очнулся я в семьдесят третьем году. – я продолжаю свою историю и улыбаюсь так, что болят щеки.
В подземке бездомный подросток играет на гитаре, я прохожу мимо, но его музыка остается со мной. Моя жизнь – это именно та разновидность существования, когда можно закрыть глаза, отвернуться, или сходить за чашечкой крепкого английского чая с наркотой, чтобы возвратившись, ничего интересного не пропустить.
Вернемся к тому моменту, когда Хлои заперла меня в кинозале. Вернемся к тому моменту, когда я, стуча в закрытую дверь, понимаю, что мне проще возложить ответственность за свою жизнь на кого-то другого. Что мне нравиться кричать «Выпусти меня отсюда, ты, психованная дрянь!» Это проще и приятнее.
Вот вам дистанционный пульт управления от моего сердца. Вот, только не уроните. Взяли? Хорошо, держите крепче. Только не жмите на эту огромную красную… Ну вот… зачем вы нажали, а? Как же вам не стыдно. Мне ведь так
больно. Теперь больно. Так больно.
Какое жалкое зрелище.
В зрительном зале семь рядов по десять мест, кресла темно-синие, в подлокотниках забит обверточный мусор. Я начинаю бродить вдоль рядов и размышлять о своих недостатках. Снаружи Хлои включает проектор, и я в одиночестве смотрю хронику Манчестера. Конечно, хронику семидесятых. И конечно я понимаю, что дико скучаю по ним.
Я был в очень странном загробном мире. Я не путешественник во времени, вовсе нет.
Ко мне приезжает мама, и мы вместе печем пироги с вишней, как в детстве. Мама хочет, чтобы вечером к нам зашла Хлои.
Я отрицательно мотаю головой: Хлои уехала.
- Вы поссорились? – спрашивает Рут. Она смотрит на меня так… так, как будто весь ее мир сверкает внутри моей головы.
На самом деле внутри моей головы доброкачественная опухоль, а вовсе не цветок материнского счастья. И иногда опухоль дает о себе знать.
- Нет. – говорю. – Нет, мама. Если честно, то Хлои умерла.
Не могу объяснить, почему я ляпнул такое. Зачем так соврал?
- Прости! – я срочно поправляюсь, глядя на побледневшую Рут. Я кашляю.
Мои дни напоминают мне церковные витражи. Мои мысли напоминают мне детский церковный хор. Кто-то в паузах всегда протягивает «Аминь!»
Все те люди, с которыми я контачил в 70ых, например мама Маи, не помнят того меня.
Так что я знаю, что все, что было – всего лишь долбаная фантазия. Игра не стоила свеч.
Мои дни – цветные стекла церкви. Сегодня цвет этот – синий.
Для меня все в этом городе сегодня серо-синее. Я отхожу от окна, сажусь на диван и смотрю на Рут.
- Я оказался в ином мире, мам. Каждый день я просыпался там и говорил себе: я живой. И я жил. И даже полнее, чем когда либо.
Однажды мы с Хлои отправились в зоопарк. Я шел по дороге, вымощенной камнем, и звери в клетках начинали бесноваться, едва учуяв мой запах. Прыгали на клетки, рычали, забивались в тень. Как будто я какое-то чудовище. Я до сих пор помню крики обезьян и ужас райских птиц, их клекот.
- Ты знаешь, - продолжаю я, - один бармен… бармен как-то сказал мне, что ты понимаешь, когда ты живешь, потому что ты чувствуешь; когда ты не живешь – ты не чувствуешь ничего. Я дал слово, мама. Дал слово человеку, который много для меня значит.
И тогда Рут улыбается именно той, самой лучшей ее улыбкой, самой правдивой, немного испуганной.
- Тогда тебе не о чем волноваться. Ты всегда держишь свое слово.
И вот я стою на крыше.


***

Я стою на крыше. На КРЫШЕ, гляжу в небо. Оно прекрасно. Но мне не стоять под ним. Это гнусное чувство меня просто бесит. Скорее бы скинуть его с плеч, избавиться, стереть. Оно в прямом смысле меня убивает. Я никого не продал, не предал, и не предам то, что люблю, я всех простил, и за все расплатился. Настало время моего Великого финала.
Не хочу в психушку. Лучше уж так. Я буду верить изо всех сил, что когда-нибудь я пойму, зачем я был здесь. А пока…
Итак, меня зовут Сэм Тайлер. Господи, прости меня.
Я бегу.
Я взлетаю.
Лечу.